Человечество всегда пленяли и влекли такие отвлечённые от бытовых неурядиц понятия, как вселенская бесконечность, временная ограниченность физического бытия и бессмер­тие вне тела. При этом мало кого заботило то, что в принципе  всё это на современном уровне знания непознаваемо.

Что в реаль­ности того или иного явления можно быть уверенным, лишь по­щупав его «вещный план» руками либо зафиксировав зрительно. Вот здесь, по крайней мере на мистическом уровне, начинается  главная, как образно назвал её французский астроном и иссле­дователь непознанного Камиль Фламмарион, «щемящая череда  тайн, прекратившая быть таковой в силу того, что события не  мерещились, а, полно разворачиваясь, дышали».

Впрочем, обольщаться не следует. Мистика на то и мистика, чтобы мир её, будучи сотканным из зыбких материй, ставил наши  представления о причинно-временных связях, физических законах  с ног на голову. Аристотель ещё заметил, что мистическим явлениям, как правило укутанным в мертвящий свет луны, подходит определение кривого зеркала, формирующего неправильные  перспективы. Но перспективы-то есть. Не грех взглянуть на них  со стороны.

ФЕЯ ПАРОВОГО КОВША

Полночь18 мая 1899 года за­помнилась парижанам тусклым светом ущербной луны, на фоне которого прогремели несколько взрывов паровых котлов. Случи­лось это совершенно синхронно на чулочной и лакокрасочной фабриках. Раз так - полицей­ские немедленно принялись искать злоумышленников, при­ведших в действие адские машины. Так как злоумышлен­ников не нашли, несчастья спи­сали на халатность машинистов котлов, скверно контролирую­щих давление пара. Версия из рук вон негодная. Котлы работа­ли в треть силы, только приводя в действие станки, а не отопительные, как практиковалось зи­мой, контуры помещений.

В конце концов, из недр сто­личного полицейского комис­сариата вышел своего рода шедевр, пестрящий массами оговорок, как представлялось стражам правопорядка, дока­зывающих поголовную склон­ность персонала котельных к лунатизму, «болезни массово­го помешательства, из-за ко­торой машинисты и кочегары устранились от прямых обя­занностей». Далее в документе прямо сказано о том, что кот­лы приказала бросить прекрас­ная особа, внешность и одеяние которой кочегары и машинис­ты двух фабрик, лично не зна­комые, описывали совершенно идентично. Более того, кочегар чулочной фабрики Гастон Бюно, художник-любитель, нарисовал карандашный портрет феи, как значится в рапорте, в стандар­тах ангельского прототипа.

Как поэтапно развивались со­бытия с участием «гостьи мис­тических миров», явствует из очерка Камиля Фламмариона, проведшего с персоналом ко­тельных многочасовые довери­тельные беседы. Фламмарион, выяснив, что фея внешне была для всех одноликой, на самом деле «подспудно ощущалась» для каждого участника событий девушкой «определённо люби­мой и почитаемой в дни юности, увы, ныне не живой, осущест­вившей в настоящем времени  контакт с дорогим в прошлом  человеком, благодаря особен­ным свойствам света могильной  луны». Свет этот, по восприятиям, не был вовсе светом в прямом смысле. Начальник котельной чулочной фабрики, инженер Клод Шамис, описывал его, как мельчайшие осколки зеркального стекла, пролившиеся дождём.

Шамис, менее других пострадавший от взрывов, не получивший ожогов и ссадин, рассказывал мэтру Фламмариону: «Стремительной обыкновенной для меня походкой я вошёл в машинный зал. Не успев уклониться, прошёл сквозь неизвестно откуда взявшуюся даму, очень стильную и красивую. Была она точно из лунного света сотканной. Была она, пожалуй, и тенью, от которой тянуло невыносимым холодом. Я сразу вспомнил мою безвременно по­гибшую при взрыве локомотив­ного котла невесту Клотильду. Дама, прежде чем растаять, как тает первый снег, дала жестами понять, чтобы я бежал от неми­нуемой беды, уводя с собою рабочих. Я подчинился, крикнул, чтобы все присутствующие бежали, потому что фундамент паровика принялся угрожаю­ще дрожать. Его сорвало с анкеров. Я отчётливо увидел, как трещины медленно располза­ются по стенкам большого и малого котлов. Прежде чем рва­нуло, услышал громкое напутс­твие голосом Клотильды, чтобы я навестил её могилу в первое же полнолуние».

Фламмарион пишет, что, если Клода Шамиса спас от немину­емой гибели призрак покой­ной возлюбленной, то других, уцелевших в эту ночь ущерб­ной луны, когда на улицах было светло, словно днём, от беды уберегли другие усопшие, пре­имущественно невесты. Но, опять же, только те, которых, став их незримым воплощени­ем, «привела прекрасная, со­тканная из сияющего света фея».

Прежде чем, если так можно выразиться применительно к при­зраку, протянуть руку помощи, «фея» всегда ставила жёсткое условие - осуществление благодарственного визита на клад­бище. Фламмарион, к слову, феномен визитов на погост считает тривиальным широко распространённым поведенческим воздействием так называемых призрачных сущностей места. Он отмечает, что визиты «по требованию» хоть и дают сенсационную пищу пытливым умам, далеко не безобидны. Порой едва не заканчиваются трагедией, как будет видно ниже.

СОВЕТ ОБРЕЧЁННОГО ПАСТОРА

Итак, все без исключения ра­ботники котельных чулочной  и лакокрасочной фабрик, отделавшись лишь незначительными ожогами и ссадинами, получили всё же психические, пограничные шоку травмы на местах непосредственной тру­довой деятельности. Уже упо­минавшийся Клод Шамис, по свидетельству Фламмариона, на могиле бывшей невесты сначала впал в транс, затем «споткнулся о порог близости к помешательству, когда умершая в плотском виде, явившись, крепко взяла за руку», принявшись уговаривать найти способ оставить несовер­шенный земной мир. Присоединиться к её совершенному загробному миру.

Шамис поведал Фламмариону, что его более прочего устра­шила луна - не такая, к которой все привыкли, а изливающая «стерильный свет чем-то вроде толчёного стекла, уменьшающе­го в десятки раз размеры бли­жайших предметов и стократно увеличивающего размеры объ­ектов отдалённых». Инженер не сомневался, что от полно­го безумия, может быть гибели, его спас знакомый пастор, о ко­тором он знал, что тот в данный момент при смерти. «Пастор, явившийся на могилу в завид­ном здравии, буквально вырвал меня из рук ожившей покой­ной невесты», - признался Ша­мис. Добавив, что вернувшись с кладбища, он помчался к дому пастора, которого уже уложили в гроб.

Клод Шамис, как выяснилось, в страшном опыте своём был не  одинок. Других участников «котельных событий» от намерений свести счёты с жизнью отторгли знакомые, как раз в этот момент умирающие люди. «Они являлись на могилы и проделывали благие дела милосердия», - пи­шет Фламммарион. Всегда обосновывающий свои выводы хотя  бы на гипотетическом уровне,  на сей раз он сознаётся, что ни на йоту не может приблизиться  к разгадке. Оправдывая отсутствие аргументов тем, что мис­тический чертог иных миров закрыт для нас, пока здравству­ем, наглухо.

Александр ВОЛОДЕВ